Предисловие
![Frontispiece for November Boughs (1888). Whitman liked this photogravure, despite its poor technical quality: "It has [...] air, tone, ring, color, [...] ruggedness, unstudiedness, unconventionality."](/sites/whitmanweb.iwp.uiowa.edu/files/styles/no_crop__384w/public/2023-10/109.jpg?itok=y4BIoUXw)
Зрение, речь, слух - после сего перечня Уитмен обращается к осязанию – наиболее рассредоточенному тактильному чувству, ибо рецепторы его расположены не только на лице (где, в прямой взаимосвязи с мозгом, находятся органы зрения, вкуса, обоняния), но распределены по всей поверхности тела.
И вновь поэт поднимает один из основополагающих вопросов: «Быть, существовать в любом обличье – что это такое?». От секунды к секунде мы меняемся, трансформируемся физически, поглощая частички мира, питая ими плоть. Как ранее показал Уитмен, каждый из нас есть поле бесконечного преображения атомов, насчитывающих свой срок от начала Вселенной и способных исчезнуть лишь вместе с ее концом (если таковой конец возможен). Потому «текущая» форма, в коей эти атомы пребывают ныне, не столь важна. Важно лишь осознание того, что все мы «вращаемся всё время по кругу», изменяясь, взаимодействуя, живя, умирая, воскресая.
Оттого «недурно» было бы «побыть и моллюском в крепкой раковине», не породи эволюция более совершенных форм. Но моллюск может легко втягивать чувствительные щупальца в свое двустворчатое убежище – и уже более ничего не чувствовать. Ни Уитмен, ни мы, по счастью, на это не способны: у людей нет иной оболочки, кроме кожи, подверженной соприкосновению с миром в каждое мгновение бытия. Мы покрыты «быстрыми, расторопными щупальцами», которые подобно электрическим проводам, пропускают и выводят через себя ток ощущений и переживаний. В одном из стихотворений Уитмен даже называет тело – электрическим. И как прекрасно, что кожа, его покрывающая, столь чувствительна, что всякое касание - к любой из ее частей - способно волновать, пробуждать, заставлять чувствовать себя живыми! А соприкосновение с другим подобным телом - приносить такую «безмерную радость, какую еле может вместить сердце».
Э. Ф.
Быть, существовать в любом обличье - что это такое? (Мы вращаемся все время по кругу и вечно приходим назад), Когда мы в начале пути, недурно побыть и моллюском в крепкой раковине. Крепкой раковины нет у меня, Стою ли я или хожу, все мое тело покрыто быстрыми, расторопными щупальцами, Они схватывают каждый предмет и проводят его сквозь меня, и это не причиняет мне боли. Я просто ощупываю пальцами, шевелюсь и сжимаю и счастлив, Прикоснуться своим телом к другому - такая безмерная радость, какую еле может вместить мое сердце.
Что есть - существовать в любом обличье? (Все время по кругу, по кругу идем мы, все время приходим обратно), Случилось родиться так, побыл бы и моллюском в твердой оболочке, Но все мое – не в твердой оболочке, Стою ль, иду – я сплошь покрыт мельчайшими сосочками, Они улавливают всякий раздражитель и безболезненно проводят сквозь меня, Я лишь легонько шевелюсь, касаюсь и ощущаю кончиками пальцев, и ощущаю счастье, Дотронуться собою до другого – так много, сколько только можно вынести.
Послесловие
Один иракский театральный режиссер как-то раз поведал мне, что оказываясь на нью-йоркских улицах, он порой намеренно натыкается на прохожих, дабы изучить их реакцию. «Американцы в этих ситуациях всегда извиняются первыми», - пришел он к заключению, которое могло бы удивить иностранца и позабавить Уитмена (он-то, вероятно, просить прощения бы не стал!). «Попробуйте и увидите: добр Господь» - завещает псалом - и поэт всецело следует этому завещанию, слагая собственный псалом демократической сущности, лишь заменяя понятие Бога понятием Жизнь, узревая и пробуя мир посредством прикосновения к нему. Не избегая никого в своем касании.
Незадолго после нашего разговора с багдадским режиссером, я совершил поездку по Курдистану, северной части Ирака. Однажды утром, проезжая мимо зеленой от весенних дождей долины, мой друг, сидящий за рулем, резко нажал на тормоза. Я было подумал, что мы чуть не наехали на камень. Но нет – посреди дороги лежала черепаха (быть может, рожденная еще в эпоху Уитмена), казалось, совершенно равнодушная к движению автомобилей вокруг, едва-едва высовывающая голову из своего панциря. Но «Крепкой раковины нет у меня», - писал поэт, претворяя каждое свое ощущение в поэтические строки. Потому-то с таким восхищением взирали мы на это прекрасное создание, родственное уитменовскому «моллюску» да и всякой иной форме жизни – частичке целого, коему мы от рождения принадлежим. Но, увы, дела не ждали – и, оставив это удивительное существо у обочины, мы вынуждены были отчалить.
К. М.
Вопрос
В большинстве языков встречаются образы моллюсков, черепах, раков или прочих «панцирных» созданий, так или иначе соотносимых с человеком. Распространено, к примеру, такое выражение, как «спрятаться в свою скорлупу». Какова художественная ценность подобных метафор? Верно ли, по-Вашему, уитменовское предположение о том, что люди, имеющие в качестве оболочки лишь кожу, не перестают быть чувствительными к миру – или же они все-таки обрастают воображаемой скорлупой?