Предисловие
Сказ о битве «в старину на морях» становится все мрачнее. Ночь, тонущий корабль, куда ни глянь - «бесформенные груды трупов», кровавым флагом войны висят «клочья мяса на мачтах и реях». Если в предшествующем стихотворении автор, казалось, чествовал отвагу капитана и его подспудную победу, ныне он вещает лишь о ее трагических последствиях. Вот мы видим «труп ребенка, который был прислужником в каюте» и «мертвое лицо старика морехода». Вот мы чувствуем «легкие дуновения бриза», на фоне которых слышим «свист ножа в руках хирурга, вгрызающиеся зубья его пилы» - зловещие звуки, предваряющие ампутацию чьих-то конечностей.
Спустя несколько лет после первой публикации «Песни о себе» началась Гражданская война, обернувшаяся «войной ампутаций», побывав на которой десятки тысяч солдат возвратились домой без рук и ног. Эти «счастливые» выжившие отныне были лишены возможности самостоятельно передвигаться по свету, лишены возможности творить, писать, рисовать, нередко – вообще что-либо делать. Ампутация фактически означала отторжение человека от прочего мира, ибо уничтожала основные средства взаимодействия с этим миром. Криками и стонами обреченных на это и «клекотом хлынувшей крови» заканчивается стихотворение, в коем эпизоды Войны за Независимость стали прообразами войны Гражданской.
«Безвозвратно погибли», - заключает в последней строке Уитмен, ибо понимает: расчлененная плоть уже не срастется. Неловкой паузой он как будто подчеркивает то жизненно-необходимое, что навеки потеряно: «Эти так…» (так прекрасны? смелы? сильны?) - начинает он и в тот же миг, словно осознавая тщетность попытки воскресить - пусть и на словах - тех, кого более не вернешь, добавляет «Эти безвозвратно погибли». «Груды трупов» отныне свободны от жизни, свободны от духа, оживляющего плоть и мир, в котором она существует. Ампутированные руки и ноги также «безвозвратны», как «ампутированные» жизни; тела, их лишенные - есть страшный символ потерь и разобщенности, которые приносит война. Но вокруг них, вокруг искалеченных и убитых бродит великий океан, «легко содрогающийся от ласки волн» - вот только способны ли выжившие, осознать, что они еще не погребены этими волнами; среди смердящих тел, ощутить «легкое дуновение бриза», смешанное с «сильным запахом пороха»?
Не случайно Уитмен живописует сцену гибели, агонии и боли на фоне величайшего компостера - всепоглощающего океана, плещущегося в ожидании окончания этого праздника смерти, дабы навечно поглотить и растворить в себе человеческие тела. Океан претворит их в иные формы жизни, но никогда в ту, прежнюю - форму, утерянную для мира, в том числе и того, за который была отдана жизнь.
Э. Ф.
Широко разлеглась молчаливая полночь. Два огромных корпуса недвижны на груди темноты, Наше судно, все продырявленное, тихо погружается в воду, мы готовимся перейти на захваченный нами фрегат. Капитан, стоящий на шканцах, хладнокровно отдает команду, лицо у него бело, как мел, А невдалеке труп ребенка, который был прислужником в каюте, Мертвое лицо старика морехода с длинными седыми волосами и тщательно завитыми баками, Пламя, что, наперекор всем усилиям, по-прежнему пылает внизу и на палубе, Хриплые голоса двух или трех офицеров, еще способных сражаться, Бесформенные груды трупов и отдельные трупы, клочья мяса на мачтах и реях, Обрывки такелажа, повисшие снасти, легкое содрогание от ласки волн, Черные бесстрастные орудия, там и сям пороховые тюки, сильный запах, Редкие крупные звезды вверху, мерцающие молчаливо и скорбно, Легкие дуновения бриза, ароматы осоки и прибрежных полей, поручения, которые дают умирающие тем, кто остаются в живых, Свист ножа в руках хирурга, вгрызающиеся зубья его пилы, Хрип и сопение раненых, клекот хлынувшей крови, дикий короткий визг и длинный, нудный, постепенно смолкающий стон, С этими так, эти безвозвратно погибли.
Широка и тиха распласталась ночь, На груди у тьмы - два огромных остова, Наше судно, пробитое, медленно тонет, готовимся переходить на захваченное, Капитан с лицом белым, как полотно, отдает нам приказы, стоя на юте, Неподалеку от трупа ребенка, прислуживавшего в каюте, Мертвое лицо старого моряка с длинными белыми волосами и ловко завитыми баками, Пламя, стараниям вопреки, пылающее на палубе и на реях, Хриплые голоса двух или трех офицеров, еще готовых сражаться, Груды бесформенных тел и отдельные трупы, клочья мяса на мачтах и брусах, Обрывки канатов, болтающиеся снасти, легкое волнение успокаивающих волн, Черные бесстрастные орудия, рассыпавшиеся пороховые тюки, резкий запах, Над головами – несколько крупных звезд, мерцающих тихо и скорбно, Мягкое дуновение морского бриза, аромат осоки и прибрежных полей, посмертные послания мертвых – живым, Свист хирургического ножа, вгрызающиеся зубья его пилы, Хрип, всхлип, всплеск хлынувшей крови, дикий, короткий вскрик и долгий, надсадный затихающий стон, С этими так, эти невозвратимы.
Послесловие
Стихотворный фрагмент на шестнадцать строк, иллюстрирующих последствия морского сражения (которое подробно описывалось в предыдущей части поэмы), и вновь опирающихся на чувственное постижение мира: тонущий корабль, «хриплые голоса», «аромат осоки», «дуновение бриза», «сильный запах пороховых тюков». Время подсчитать потери: мертвого ребенка, старика-морехода, «Бесформенные груды трупов и отдельные трупы, клочья мяса на мачтах и реях» - каждый новый пункт этого каталога становится все мрачнее: «Хрип и сопение раненых, клекот хлынувшей крови, дикий короткий визг и длинный, нудный, постепенно смолкающий стон» - и конечный приговор: «С этими так, эти безвозвратно погибли».
Уитмен любил море, хотя именно здесь, «на груди темноты», где покоятся корабли, равно как и на поле битвы, где сражаются силы жизни и силы смерти, он понимал, сколь невсесильна его Песнь – ни погибших, ни искалеченных она не могла бы уберечь от их участи. В более позднюю редакцию он добавил новую строку: «Редкие крупные звезды вверху, мерцающие молчаливо и скорбно» - дабы с одной стороны подчеркнуть космическую значимость происходящего, с другой - показать несоразмерность, бессилие человека перед лицом войны - ведь и Уитмен, предсказав последствия взятия южно-каролинского порта Самтер: отделение Конфедерации от Союза (что положило начало Гражданской войне – прим.переводчика), не смог этой войны предотвратить.
Уитмен заканчивает стихотворение не глаголом, способным придать сказанному логическое завершение, но двумя короткими фразами, напоминающими начало предложения, которому никогда не быть законченным – тем самым, оставляя читателя в «подвешенном состоянии», в беспомощности перед случившемся. Гомер знал, что судьба человека во власти капризных богов. Кто бы мог ему возразить?
К. М.
Вопрос
Чем старше мы становимся, тем явственней ощущаем, как преумножается число «безвозвратного»: событий, ощущений, людей, которых больше не встретить. В нынешнем стихотворении Уитмен рисует нам свое видение безвозвратного, однако его поэзия и есть способ это «безвозвратное» воскресить, вернуть в словах то, что некогда утеряно в чувствах. Но каким образом? И что, по-вашему, есть истинно-безвозвратное?