Предисловие
Словно пытаясь отдышаться после эротической бури предшествующего стихотворения, Уитмен выдает ровно шесть «посткоитальных» строк. Чувственное прикосновение, описанное выше, ныне покидает его, как если бы электрический заряд, пройдя сквозь тело, внезапно ушел в землю. Миг роднящего касания столь силен – экстатичен, болезненен, блажен, - что разрыв двух тел вновь порождает боль - боль отсутствия, ибо острота нервных рецепторов телесной оболочки покуда не притупилась. Но «расставание» символизируется новой «встречей» - поэт осознает, что прикосновение продолжает платить своему получателю дивиденды и тогда, когда пик его пройден. Подобно приятному «ливню», освежающему землю после грома и молнии, повторяющиеся снова и снова «уплаты и заёмы» одного тела другому поистине «щедры». Потому, спадая, волна прикосновения, обращается в плодоносный дождь, от которого «густо разрастается кипящая жизнью зелень», и всякая травинка (а говоря о траве, Уитмен подразуевает и флору прерий, и колосящиеся поля кукурузы и пшеницы) - становится «могучей, широкой и золотой». И равно как недавно – вздымающееся море, вздымаются вверх, к солнцу, дорожные заросли, чьи острые стебли - еще один образ мужской силы.
Недавний чувственный опыт фактически сексуализирует пейзаж, добавляя новую грань в образ Вселенной, объятой вечным желанием порождать - «еще, еще и еще» (как описал его Уитмен в третьем стихотворении поэмы). Да, «слепое, любовное, победное» прикосновение покидает поэта, но ведь росток покидает землю, дабы разрастись над ней – аналогично и Уитмен говорит, пишет, разрастается и одновременно становится почвой, на которой прорастают листья - «Листья травы», порожденные его перманентным прикосновением к миру. Ибо истинные слова – как и все живое – появляются лишь после бури и наследующего ей покоя.
Э. Ф.
Слепое, любовное, победное прикосновенье руки, укутанное в мягкую ткань, острозубое, Разве тебе становится больно, когда ты покидаешь меня? Вслед за расставанием новая встреча, новая уплата и новый заем, Щедрые ливни и еще щедрее урожаи. Зелень такая богатая, кипящая жизнью, густо разрослась у дороги, И простерлись далеко вокруг могучие, широкие, золотые пейзажи.
Слепое, любовное, сражающее касание, острозубое, скрытое занавесью касание! Такую ли боль ты испытывало, оставляя меня? Расставанью наследует прибытие, вечная расплата за вечный заем, Благодатные ливни и - воздаяньем - благодатные всходы. Ростки, разросшиеся у обочины, живые и плодоносные, Пейзажи, полные мужской мощи, бескрайние и золотые.
Послесловие
Скорый поезд в Самарканд, легендарный город шелка, лазурных куполов и гробницы Тамерлана, чья империя некогда простиралась от Индии до Египта. Заброшенные заводы, цветущие сады, зреющий хлопок, посаженный руками тысяч семей. Лошади, мерно скачущие вдоль дорог. Люди, сидящие на корточках у реки, протекающей под мостом, по которому мы проносимся. Слепой рассказчик у вагонного окна, восхваляющий любовное стихотворение, услышанное накануне вечером в ташкентском музее Сергея Есенина, чье последние строки были написаны собственной кровью. До свиданья, друг мой, до свиданья….
«Вслед за расставанием новая встреча», - кульминация любви, благословенное чувство единения и саморассеяния проходят и через это, крошечное, стихотворение потоком образов: от обозначений финансовых (уплата, заем) до плодоносных природных: ливень, ростки, золотые пейзажи, каждый из которых - капля бальзама на незалеченную рану сознания. Что ж, Уитмен не понаслышке знал о неразрывной, почти интимной связи расставаний и встреч, окончаний и начал, за которыми следил ревнивым взором влюбленного.
Три двустишия. Вопрос (без ответа), выдох, вывод, «урожай» - строфа, напоминающая окончание элегической поэмы. И снова выдох-пробел - и новая метафора – спелости как мужского образа. Так же трепещет душа весной, следуя тропой Шелкового пути, усеянного хлопковыми коробочками в ореоле красных маков, разрастающихся до самого горизонта.
К. М.
Вопрос
Доводилось ли вам видеть «чувственный» пейзаж? Что делало его таковым для вас?