Предисловие
Воскресший и полный жизненных сил поэт вводит в действие нового таинственного героя – «дружелюбного и кроткого дикаря». Его образ неотъемлем от диких просторов Америки, сам же он, кажется, восходит корнями к первым американским поселенцам и аборигенам-индейцам (вспомните сцену свадьбы белого зверолова и краснокожей девушки, описанную в 11-м стихотворении). Таким образом, сущность, чествуемая здесь Уитменом, возникает на межкультурном пространстве, между тем, что историк Фредерик Джексон Тёрнер называл «первобытностью и цивилизацией», на границе которых, в сущности, и сформировалась самоуверенная и грубоватая американская самость.
Движения дикаря представляются нам плавными, ибо он сам - воплощение плавного, вечно-текучего естества эволюции, вечно-меняющихся условий бытования. Существуя на перманентно-движущейся границе – постоянно смещающейся между нарождающейся цивилизацией и отступающей первобытностью, «дикарь» ждет этой цивилизации и одновременно «господствует» над ней, ибо давно ее «превзошел», ибо он куда более независим, «беззаконен» в своем поведении, прост в речах, легок в походке, нежели его «цивилизованные» сограждане. Покинув «развитый мир», двинувшись в дебри и пустыни, он сохраняет навыки светского воспитания и одновременно впитывает те, что необходимы для жизни «за гранью». Он плавно и просто впадает в «первобытность» и начинает выстраивать свои социальные отношения, руководствуясь человечностью, а не законами.
В девятнадцатом веке Соединенные Штаты формировались посредством смещения территориальных границ от востока к западу - в своем «свыше предрешенном» продвижении страны к Тихому океану. Два наиболее употребительных в ту пору определения, используемых в отношении территорий, захватываемых Америкой - это «фронтир» и «бэквудс» (backwoods – в дословном переводе «неосвоенные земли», «лесная глушь» - прим.переводчика). «Фронтиром» именовались западные земли, олицетворявшие надежды и будущность народа; «бэквудс» - пограничные восточные территории – напротив, препятствовали продвижению на Дикий Запад, беспрестанно оглядываясь на Европу и видя в ней эталон для грядущего формирования собственной цивилизации. Уитмен также верил в Запад как в будущее Америки, и его «дикарь» есть собирательный образ тех многих сильных и смелых первопроходцев, за кем на девственные земли страны следовал прогресс. О местах, где он разрастался буйным цветом: Канада, Орегон, Айова, Миссисипи – и говорит в стихотворении поэт. При этом Уитмен надеялся, что взаимодействие с культурой «фронтира» окажет на собственную совершенно иное влияние, нежели культура европейская, и его «дружелюбный и кроткий дикарь» станет общераспространенной моделью американца – человеколюбивого, простого, могущественного, который, подобно самому поэту, был бы менее искусственен, менее иерархичен, мог бы естественно жить и любить - в том числе собственное тело так, как никто из его «цивилизованных» предшественников. Этот «дружелюбный и кроткий дикарь», в понимании Уитмена, способен своими голыми руками создать новое будущее, новые «манеры» и новые «излияния» - демократии в социум, «исходящие с кончиков его пальцев», «истекающие из взора его глаз». Материализуя их везде – куда бы он ни шел.
—EF
Дружелюбный и кроткий дикарь, кто же он? Ждет ли он цивилизации или уже превзошел ее и теперь господствует над ней? Может быть, он с Юго-Запада и взращен под открытым небом? Или, может быть, он канадец? Может быть, он с Миссисипи? Из Айовы, Орегона, Калифорнии? Или горец? или житель лесов? или прерий? или с моря матрос? Куда бы он ни пришел, мужчины и женщины принимают его как желанного гостя, Всем хочется, чтобы он полюбил их, притронулся к ним, разговаривал с ними, остался бы с ними жить. Поступки, беззаконные, как снежные хлопья, и слова, простые, как трава, непричесанность, смех и наивность, Медленный шаг, лицо - как у всех, заурядные манеры и излияния токов, Они, преобразуясь, исходят с концов его пальцев, Они идут от него с запахом его тела и дыхания, они истекают из взора его глаз.
Дикарь, приветливый и плавный – кто он? Ждет ли он цивилизации, или превосходит ее и господствует над ней? Взращен под открытым небом Юго-Запада? канадец ли он? Из страны-Миссисипи? Айовы? Орегона? Калифорнии? С гор? прерий, лесов? или с моря матрос? Куда бы ни шел, женщины и мужчины принимают его и желают его, И желают, чтоб он любил их, касался их, говорил бы и был с ними. Поведение беззаконное, будто снежинки, слова неприметные, словно трава, непричесанная голова, смех и наивность, Медленная походка, заурядная внешность, простые манеры, флюиды, Они, преобразуясь, капают с кончиков его пальцев, Они доносятся с запахом его тела или дыханья, они вылетают из его глаз.
Послесловие
«Дружелюбный и кроткий дикарь, кто же он?» - этот вопрос, знаменующий начало нового стихотворения, волновал американцев со времен первых английских поселенцев, прибывших в Виргинию и Массачусетс в начале семнадцатого века. Этимологическое значение слова «дикарь» (в английском языке – прим.переводчика) означает «пришедший из дебрей», и в отношении коренных жителей Нового Света в устах колонистов, явившихся сюда под знаменем христианства, дабы на захваченных землях построить «город на холме», - оно имело уничижительный оттенок. Между тем, еще в семнадцатом веке пуританский священник Роджер Уильямс, невзирая на прочих европейских поселенцев, отнюдь не разделявших его убеждений, в своем произведении «Ключ к языкам Америки» писал, что его соседи из индейского племени наррагансетт ничем не отличны от белых; ссылка в дебри Род-Айленда ничуть не поколебала его веры в свободу совести, сам же он стал прототипом нового человека, воспетого Уитменом в «Песни о себе»: человека, в коем сосуществовали бы дух риска, дар очаровывать других и умение просто изъясняться – прототипом истинно-демократичной личности. По масштабам такой человек был бы больше самой жизни и во благо тех, кто населяет континент: белых и черных, красно- и желтокожих - сумел бы помочь выстроить меж ними такие отношения, которые более не приносили бы обоюдных горестей.
Но где его искать? Уитмен писал, что «Весь род человеческий инфицирован желанием узнавать новости». И недаром, он, провозвестник новой американской «новости, которая всегда остается новостью», как Эзра Паунд называл поэзию, был журналистом. Свой опыт Уитмен черпал из морских путешествий и городских прогулок, с западных границ, откуда писал репортажи, из науки и искусства и преобразовывал их в поэзию, «изливавшуюся с кончиков его пальцев». В его длинных поэтических строках, почерпнутых из газетных вырезок и записной книжки с авторскими впечатлениями, раздумьями и печалями, содержалась истинно «первобытная» красота, подтверждающая веру Торо в дикость, в коей «находится сохранение мира». Не удивительно, что последние слова Торо были обращены к сердцу Америки – индейцам. Подобно Уитмену он верил, что последнюю надежду его народа (Торо умер в 1862 году, в мрачнейший период Гражданской войны) следует искать за пределами знакомого мира – в его нетронутой и прекрасной дикости.
—CM
Вопрос
На сей раз Уитмен обрисовывает нам новый образ – американского «дикаря» с присущим ему «естеством» и «примитивизмом», отрицающего чрезмерные догмы цивилизации и, тем самым, вносящего живительную струю в американскую культуру. Все ли культуры подвержены влиянию своих «фронтиров»? Все ли страны, помимо «цивилизованных» областей, имеют территории, где процветает «примитивно-дикарская» жизнь? Всегда ли контраст между ними благотворно сказывается на культуре региона? И всегда ли этот контраст влияет на национальный менталитет?