Чей-то призыв из толпы, Мой собственный голос, звонкий, решительный, зычный. Придите, мои дети, Придите, мои мальчики и девочки, мои женщины, мои домочадцы и близкие, Органист уже разжигает свой пыл, он уже сыграл прелюдию. Легкие и бойкие аккорды, я чувствую гул ваших взлетов. Голову мою так и завертело на шее, Волнами катится музыка, но не из органа она, Люди окружают меня, но они не мои домочадцы. Вечно твердая, неоседающая почва, Вечно те, что едят и пьют, вечно солнце то вверх, то вниз, вечно воздух, вечно неустанные приливы-отливы. Вечно я сам и все прочие люди, непостижимые, порочные, живые, Вечно старый, неизъяснимый вопрос, вечно этот палец с занозой, Вечно назойливый гик "улю-лю!" - покуда мы не отыщем, где скрылся хитрец, и не вытащим его на расправу, Вечно любовь, вечно всхлипывающая влага жизни, Вечно повязка под нижнею челюстью, вечно стол, на котором покойник. Блуждают то там, то здесь, а глаза прикрыты медяками. Чтобы голодное брюхо насытить, щедро черпают ложкой мозги, Покупают билеты на праздник, но на праздник не попадают ни разу, Большинство пашет, молотит, обливается потом и мякину получает за труд, А меньшинство, не трудясь, богатеет и требует пшеницу для себя. Это - город, и я - гражданин, Что занимает других, то занимает меня, - политика, войны, рынки, газеты и школы, Мэр, заседания, банки, тарифы, пароходы, заводы, акции, недвижимости, движимости. Малютки-человечки во множестве прыгают там и здесь в хвостатых пиджачках, в воротничках, Кто они, я знаю хорошо (нет, они не черви и не блохи), Я признаю в них моих двойников, самый пошлый и самый ничтожный так же бессмертен, как я, То, что я делаю и что говорю, то же самое ждет и их, Всякая мысль, что бьется во мне, бьется точно так же и в них. Я слишком много говорю о себе, Эти мои строки всеядны, но других я не должен писать, Каждого, кто бы он ни был, я хочу заполнить собой целиком. Не рутинные фразы - эта песня моя, Но внезапно задать вопрос, прыгнуть далеко за предел, и все-таки привести еще ближе; Что эта печатная и переплетенная книга, как не наборщик и типографский мальчишка? И что эти удачные фотографии, как не ваша жена или друг в ваших объятьях, таких нежных и крепких, И что этот черный корабль, обитый железом, и его могучие орудия в башнях, как не храбрость капитана и машинистов? А посуда, и мебель, и угощение в домах - что они, как не хозяин и хозяйка и взгляды их глаз? И небо там, наверху - оно же и здесь, и над домом соседа, и над домами напротив, И что такое святые и мудрые, о которых мы читаем в истории, как не ты сам? И что такое проповеди, богословие, религии, как не бездонный человеческий мозг? И что есть разум? и что есть любовь? и что есть жизнь?
Призыв средь толпы, Мой собственный голос, звучный, решительный, резкий. Придите, дети мои, Придите мои мальчики и девочки, мои женщины, домочадцы и близкие, Музыкант входит в раж, уж прелюдия сыграна на свирели. Светлые, легонькие аккорды, я чувствую гул вашего взлета и приближения, Моя голова завертелась на шее, Музыка катится кругом, но она не из органа, Люди вокруг меня, но они не мои домочадцы. Вечна твердая, непросядающая земля, Вечны пьющие и едящие, вечно солнце встающее и нисходящее, вечен воздух, вечны приливы-отливы, Вечен я и мои соседи, живые, живительные, грешные, Вечен старый, неизъяснимый вопрос, вечна заноза в пальце, вечно дыхание жадное и саднящее, Вечен досадный крик – гик! – пока не прознали, где спрятан хитрец и насильно его не вывели, Вечна любовь, вечна всхлипывающая влага жизни, Вечна подвязка под подбородком, вечны подмостки смерти. И тут, и там блуждающие с пятаками в глазах, Лакающие рассудок, дабы насытить жадное брюхо, Покупающие, принимающие, продающие билеты, но ни разу не побывавшие на представленьи, Многие - потеющие, пашущие, полушку в уплату получающие, Редкие – праздно-владеющие, без передышки блага гребущие. Таков город и я один из горожан, Что занимает других – занимает меня: политика, войны, рынки, газеты, школы, Мэры и совещанья, банки, тарифы, фабрики, пароходы, акции, имущество движимое и недвижимое. Маленькие человечки прыгающие вокруг и повсюду в хвостатых пальтишках и воротничках, Я знаю, кто они (определенно, не черви и блохи), Я признаю в них своих двойников, самый никчемный и слабый из них бессмертен со мной наравне, Что говорю и творю равно им предстоит, Каждая мысль, бьющаяся во мне, также бьется и в них. Своё самомненье отчетливо мне известно, Известно, что строки мои – всеядны, но иных мне писать нельзя, И кто бы ты ни был, скрою я тебя по собственной мерке. Не шаблонные фразы – эта песнь моя, Но внезапный вопрос, скачок за пределы, а после – сближение, Книга, набранная, переплетенная - разве не типографский мальчик и не ее наборщик? Эти славные фотографии – разве они не твоя жена или друг, близкий и верный, заключенный в твои объятья? Черный, обитый железом, корабль с орудиями на башнях – разве не мужество капитана и машинистов? Огонь, и посуда, и мебель в доме – разве не их хозяин и их хозяйка, и взоры их глаз? Небо поверху – оно ведь и здесь, и над ближайшей дверью, и через дорогу? Святые и мудрецы – разве не сами вы? Проповеди, верования, богословия – разве они не бездонный мозг человеческий? И что тогда есть разум? и что – любовь? и что есть жизнь?
Послесловие
Сие стихотворение – есть некий расширенный перечень вопросов, тревожащих всякого человека: о смысле жизни, природе любви, перспективах грядущего. «Не рутинные фразы – эта песнь моя» - поясняет Уитмен, - «Но внезапно заданный вопрос». Поэт призывает нас поразмыслить, что лежит в основе всякой книги, фотографии, корабля и находит ответ – человеческая сущность, с ее желаниями, стараниями, печалями, страхами, отвагой, являющимися истоками любого начинания, хорошего или дурного. Не Уитмену жить в башне из слоновой кости, он желает видеть все, ибо все его занимает: «политика, войны, рынки, газеты и школы, / Мэр, заседания, банки, тарифы, пароходы, заводы, акции, недвижимости, движимости». Навязываемое мнение у него вызывает не меньшую ярость, чем мудрость веков – сам поэт все, что ни высветит его взгляд, переворачивает в сознании до тех пор, покуда - дабы постичь «бездонный человеческий мозг» - не воплотит увиденное в языке.
Под конец жизни Уитмен сказал своим почитателям, что «Листья травы» были попыткой «собрать, вобрать и абсорбировать все и со всех сторон – запада, востока, городов, руин, войн, - не гнушаясь ничем, поскольку нет ничего незначительного – ни науки, ни наблюдения, ни детали – и перепоручить все это собственной животной сущности». И своему голосу, «звонкому, решительному, зычному», вопиющему средь толпы, прорезающему нашу серую повседневность, наше бытие; призывающему нас видеть близкое и далекое, находящееся под боком и скрывающееся от прямого взгляда. Голосу, чествующему наши заслуги и капризы. Воспевающему наши попытки отыскать смысл существования и нежелание брать ответственность за свои поступки; славящего наши старания и неудачи, равно как моря и небеса. Отчегомыздесь? Вопрос, видимо, риторический.
К. М.
Вопрос
Возьмите любую вещь, купленную за последние несколько недель, и попробуйте описать, как вы представляете себе жизни – и облик – тех, кто ее сделал. Какой путь – и через кого – проделали ваши деньги, после того, как вы пустили их в оборот? Чему это помогло, а что разрушило?