Предисловие

A roundhouse worker
Who has done his day's work...who wishes to walk with me?
James Lynch, a railroad worker (photo Jack Delano;1942)

Воздать за дарованное: спорить, говорить, со-творить – просит читателей Уитмен. И заключает свою просьбу в прекраснейшие строки, где изображаемые им «прошлое и настоящее» походят на увядающие растения, некогда живые и разумные, теперь же – сухие и «исчерпанные», очищенные от жизни. Миг настоящего освобождается от самого настоящего, как и от прошлого, дабы раскрылась «ближайшая впадина будущего». В одном из своих поздних стихотворений поэт представлял жизнь как цикл «выпадений» и «развертываний», в котором каждая новая личность и сущность выпадает из материнской «впадины» и «развертывается» по-своему. И происходит это во всякий момент времени, также по-новому «развертывающийся», наряду с теми, кто в это мгновение предстает во плоти.
Читая уитменовскую поэму, «развертывая» ее страницы, переходя от одного листа к другому, мы тем самым, вступая в бесконечный процесс чтения, мы «развертываем» новые мысли, новые идеи, новые встречи, новые части поэмы. И начинаем не просто читать, но говорить с ней, о чем и напоминает автор, с жаром восклицая: «О ты, слушающий мою песню!» Кажется, будто поэт, перевоплотившийся ныне в чернила и бумагу, разговаривает с нами посредством своих страниц, вглядывается в наши лица, покуда мы смотрим в его книгу. Впрочем, и мы видим его «лицо», обращаясь к «лицу» поэмы. Ведь именно в ней он теперь существует, лишенный физической оболочки.
Мы, живущие, напротив, имеем тела, а значит, способны видеть и слышать слова, которые без нашего участие остались бы просто росчерками чернил на мертвой бумаге. Заглядывая в заключительные строки, (а до них остается лишь одно короткое стихотворение) мы понимаем, что поэт и впрямь останется с нами «не дольше минуты». Он разве что «вдохнет эту ночь», ибо солнце «Песни о себе» близится к закату, как поэма - к завершению; вечер сменяется ночью, и остается лишь вдыхать, подобно свечному аромату, запах сумерек. Поджидая на «пороге» кого-то очень близкого, без обиняков спрашивая: «Кто хочет пойти прогуляться со мной?» Желая, чтобы мы, наконец, заговорили – пока еще способны.
Одни из самых известных уитменовских строк появляются именно в этой части: «По-твоему, я противоречу себе? / Ну что же, значит, я противоречу себе. /(Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.)» Уитмен фактически перефразирует одну из главных идей Ральфа Уолдо Эмерсона: «Глупая последовательность суждений – вымпел недалеких умов, не зря ее так обожают мелкие политики, философы и богословы. …Говори прямо, о чем думаешь, и на следующий день снова говори прямо, о чем думаешь, даже если завтрашние думы будут противоречить сегодняшним. … Быть великим – значит, быть непонятым». Так и для Уитмена, как мы могли убедиться, личность предполагается беспрестанное развитие, в ходе которого новые знания и опыт расширяют и меняют: наполняя то счастьем, то горем – того, кем личность была прежде. Нужно лишь быть им благодарными, открытыми и способными «противоречить» тому, кем ты был вчера. Ведь как показала «Песнь о себе» сущность, не подверженная изменению – нежизнеспособна, мертва для перерождения в бессчетные объекты окружающего нас мира. Перерождения, через которое прошли и слова нашей поэмы.

Э. Ф.

Перевод  K. Чуковского

Прошедшее и настоящее гибнут - я наполнил их, потом
исчерпал,
А теперь заполняю ближайшую впадину будущего.
Ты, слушающий песню мою! какую тайну ты хочешь доверить
мне?
Прямо гляди мне в лицо, покуда я вдыхаю эту ночь.
(Говори мне по чести всю правду, нас не слышит никто, но я|
могу остаться не дольше минуты.)
По-твоему, я противоречу себе?
Ну что же, значит, я противоречу себе.
(Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.)
Я отдаю все свои силы лишь тем, кто поблизости, я жду тебя
у порога.
Кто завершил дневную работу? Кто покончил с ужином
раньше других?
Кто хочет пойти прогуляться со мною?
Успеешь ли ты высказаться перед нашей разлукой? или
окажется, что ты запоздал?

 Перевод  A.  Дадевoй

Вянут прошлое и настоящее – я наполнил их, исчерпал их,
И теперь заполняю очередную пядь грядущего.
Слушатель мой, сюда! Что ты хочешь поведать мне?
Погляди мне в лицо, пока я вдыхаю запах сумерек,
(Говори откровенно, другой тебя не услышит, я и сам помедлю не 
дольше минуты),
Противоречу ли я себе?
Что ж, я впрямь противоречу себе,
(Я велик, я вмещаю множества).
Я средоточен на тех, кто рядом, я жду тебя на пороге,
Кто доделал дневную работу? кто первым покончил с ужином?
Кто хочет пойти прогуляться со мной?
Заговоришь ли, покуда я не ушел? Или все-таки запоздаешь?

Послесловие

Воздух стал холоднее, листья на дубах – желтее. «Если не пишешь стихов осенью, значит - не поэт», - сказал мне однажды друг, протягивая кленовый листок с красноватым румянцем прожилок, лучащихся от сердцевины оторвыша. Противоречивое время года: полыхающая тыква среди увядающих стеблей; выкопанная луковица тюльпана, готовая к новой высадке; смерть и воскрешение - двойные двери, через которые мы, по видению Уитмена, проходим снова и снова.
«Песнь о себе» начиналась с провозглашения всеобщего равенства – вплоть до анатомического уровня – и обещания поэта говорить «во всякое время, всегда», дабы подготовить нас к «невозбранному» восприятию Природы со всей ее «первобытной силой», к путешествию за пределы всех «догматов и школ». И теперь, на исходе этого пути, поэт приглашает нас войти в поле всех мирских противоречий, принять их – как принял он, растворив в своем демократическом воображении.
Как увязать индивидуальность, трансцендентность (по выражению Симона Уэйла) всякой отдельной личности и ее «населенность» множеством прочих сущностей? Не отделяя одного и другого, - ответил бы Уитмен: индивидуальность всякого человека исконно противоречива, ибо скомпонована из конфликтующих мыслей, желаний, страстей тех, кто уже жил до него. Ибо в наших телах и душах живут мужчины и женщин, охотники и собиратели, рабы и рабовладельцы, добряки и злодеи, живые и мертвые, вечно борющиеся за право доминирования.
Их голоса: разноплановые, вдохновляющие, похороненные в таких глубинах, что порой никогда не становятся явственными – могли бы открыть, прислушайся мы к лучшим из них, многие трансцендентные смыслы. Чеслав Милош советовал поэтам надеяться, что «добрые - а не злые - духи избирают нас своим орудием». Впрочем, и они, эти добрые духи-голоса, могут сыграть с нами злую шутку. Ведь так непросто услышать нужное, когда, словами одной старой песни, «Сердце шепчет одно, а разум – совсем иное».
Чтобы преодолеть смерть, поэт вынужден постичь и высказать одно из первых мирских противоречий: умирание с момента рождения. Но для Уитмена сей страшный факт - лишь способ сохранения и передачи высшего знания. Не постижимого в рамках лишь одной жизни. Ведь как писал поэт и духовный последователь Уитмена А. Р. Эммонс, “нет конца у видения, и ничто не понято всецело, и завтрашний новый путь - есть истинно новый путь”.
Что ж, не отправиться ли и нам в путь? Вот загораются огни города, где мы уже гуляли с вами. Вот речка, и лодки качаются на темных водах. А вот и вы – во всем своем великолепии.

К. М.

Вопрос

«Успеешь ли ты высказаться перед нашей разлукой? или окажется, что ты запоздал?», - поспешно спрашивает Уитмен нас, знающих, что даже по завершению поэмы «разлуки» не будет, ибо мы всегда сможем «развернуть» и прочесть и ее заново. Почему же Уитмен боится, что мы можем «запоздать»?