Предисловие
Седьмое стихотворение начинается с одного из наиболее дерзких уитменовских заявлений: «Думал ли кто, что родиться на свет - это счастье? Спешу сообщить… что умереть - это такое же счастье, и я это знаю». Но откуда бы знать поэту, что умереть – это счастье?
Заметим, к моменту прочтения сей строки читателем Уитмен уже убедил нас в том, что атомы, нам принадлежащие и нас формирующие, не возникают из небытия по факту нашего рождения, а циркулируют - и будут циркулировать - во Вселенной с начала времен и до их возможного конца. Вследствие чего мы, как Уитмен позже напишет в одном из стихотворений поэмы, есть «остатки многих смертей» - равно как и гряда для многих будущих рождений.
Каждый из нас буквально соткан из «мертвой» материи, частиц предшествующих существований, в своем кругообращении породивших нас. И проходя через жизнь мы, по-уитменовски, «не вмещаясь между башмаками и шляпами», превращаемся в вечно-движущуюся, динамичную квинтэссенцию физического и ментального. И покуда «глядим на разные предметы», нас окружающие, покамест впитываем в себя вечно-меняющиеся картины и звуки, мы сами становимся перманентно-трансформирующейся сущностью, «бессмертной и бездонной». И не будет конца, - уверяет Уитмен, - это бессрочной жизни, беспрестанно создающей новые тела, новые глаза, новые уши - дабы продолжать абсорбировать в себя калейдоскоп наших чувств и ощущений. Вот только сможем ли мы когда-нибудь постичь тот опыт, его поистине океаническую глубину, которую эти чувства и ощущения ежедневно и ежеминутно привносят в наши жизни?
Даже в словах, звучащих, на первый взгляд, эгоистично: «Все существует для себя и своих» - у Уитмена всегда подспудно сквозит всеохватная любовь. Что или кто, по сути, скрывается под понятием «все»? Для Уитмена это определение включает равно «мужское и женское», «детей и тех, кто рождают детей» - ибо все они необходимы для продолжения жизни, бессмертной частью которой являемся и мы с вами. Да, жизни, кою именно нам, существующим в настоящем, - как, впрочем, и тем, что бытовали в прошлом и родятся в будущем – суждено вершить. И Уитмен впервые обращается к читателю с прямым призывом - «Скиньте покровы!». Словно прямо заявляя, что, подобно некому супер-герою, обладающему рентгеновским зрением, способен видеть через все внешние оболочки, которыми мы пытаемся прикрыть наше тело. Ведь, в сущности, одна из наиболее демократически-роднящих нас правд заключается как раз в том факте, что все мы равно имеем тела, посредством которых и постигаем этот мир.
Наши глаза и уши, языки, носы, кончики пальцев - испытывают вечную жажду ощущений. А поскольку Уитмен – в первую очередь человек и тоже обладает физическим телом, то ему ли не понимать сущность этого «обладания» в нас? Но цель данного стихотворения – подвести именно читателя к этому осознанию, от которого, как уверяет поэт, все равно «не избавиться».
Э. Ф.
Думал ли кто, что родиться на свет - это счастье? Спешу сообщить ему или ей, что умереть - это такое же счастье, и я это знаю. Я умираю вместе с умирающими и рождаюсь вместе с только что обмытым младенцем, я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой. Я гляжу на разные предметы: ни один не похож на другой, каждый хорош, Земля хороша, и звезды хороши, и все их спутники хороши. Я не земля и не спутник земли, Я товарищ и собрат людей, таких же бессмертных и бездонных, как я (Они не знают, как они бессмертны, но я знаю). Все существует для себя и своих, для меня мое, мужское и женское, Для меня те, что были мальчишками, и те, что любят женщин, Для меня самолюбивый мужчина, который знает, как жалят обиды, Для меня невеста и старая дева, для меня матери и матери матерей, Для меня губы, которые улыбались, глаза, проливавшие слезы, Для меня дети и те, что рождают детей. Скиньте покровы! предо мною вы ни в чем не виновны, для меня вы не отжившие и не отверженные, Я вижу сквозь тонкое сукно и сквозь гингэм, Я возле вас, упорный, жадный, неутомимый, вам от меня не избавиться.
Полагал ли кто-нибудь, что родиться – это удача? Спешу известить его: умереть – та же удача, и я это знаю. Я испытую смерть с умирающим, и рожденье - с едва обмытым младенцем. Я не вмещаюсь меж шляпой и башмаками. Я вглядываюсь в предметы, и нет среди них двух схожих, и каждый хорош. Звезда хороша, и земля хороша, и спутники их хороши. Я не земля и не спутник земли. Я друг и соратник людей, таких же бездонно-бессмертных, как я сам. (они не ведают, что бессмертны, но я это знаю). Всё – для себя и своих, для меня – мое: мужское и женское, Для меня те, что были мальчишками и те, что любили женщин. Для меня самолюбец и ущемленный, Для меня невеста и перестарка, матерь и матери матерей, Для меня младенцы и рождающие младенцев. Обнажитесь! Вы предо мной не виновны, не покинуты, не отвержены. Я рядом: упорный, алчущий, неустанный, и ничто меня не отбросит прочь.
Послесловие
Сочетание двух самоопределений «бессмертный» и «бездонный» в седьмом стихотворении цикла знаменует любопытный поворот: пророчески объявляя себя таковым, Уитмен тем самым признает исчерпаемость своих земных знаний (за гранью которых, впрочем, и начинается то, что именуют человеческой душой).
Поэт понимает, что тайны бытия, непостижимые силы, ведущие нас к избранию того или иного пути, ростки человеческих желаний, взаимоотношения с себе подобными, влияние на жизнь подсознания, неизведанных импульсов, инстинктов, идей, предписаний – чего бы то ни было – нельзя измерить никакими величинами. Ибо территорию, где властвует Бог, не нанесешь на карту - потому поэту остается только догадываться, о чем бормочут голоса, скрывающиеся во тьме, пытаться передать их звучание и, тем самым, петь осанну живым и мертвым. И первые, и вторые – в демократичном уитменовском восприятии – равно приняты жизнью, полностью поглощены и заведомо прощены ею.
Разные интонации и стилевые оттенки во взаимодействии друг с другом создают своеобразный музыкальный хор, в котором отчетливо обозначены несколько языковых пластов (читай: жизней). Заметьте, как автор движется в траектории одной строки: от отдающего канцеляризмом «Спешу сообщить» к вполне разговорному «это такое же счастье», - словно неизбежно поддаваясь обаянию «уличной» мудрости.
«Скиньте покровы! – призывает он, - предо мною вы ни в чем не виноваты». Потому как «товарищ и собрат» мужчин и женщин, братьев и сестер, любовниц и матерей, «матерей матерей» - всякого видит и всякого прощает: даже того, из-за кого «знает, как жалят обиды» (а биография Уитмена доказывает, что как раз об этом-то он знает не понаслышке). И хотя он может не ведать наверняка, что творится в сердцах людей, поэт навсегда уверовал, что в них – все то же, что и в его собственном.
К. М.
Вопрос
Самохарактеристика Уитмена: «упорный, жадный, неутомимый, вам от меня не избавиться» скорее соотносима с человеком назойливым, навязывающим свое общество людям, вопреки желанию последних. Его заявление о способности «видеть сквозь» наши одежды наводит на мысль о неприличном соглядатайстве. Как Вы считаете, почему Уитмен обрисовывает себя подобными красками? Какова Ваша реакция на стихотворение, изобилующее подобными откровениями?