Предисловие

Ребенок спрашивает автора «Что такое трава?» Сей вопрос, по сути, предопределяет развитие всей поэмы. К нему Уитмен будет возвращаться и в других стихотворениях цикла – и, в конечном счете, именно он ляжет в основу заглавия книги «Листья травы», куда была включена поэма «Песнь о себе». Как это нередко случается с детскими вопросами на него не так-то просто ответить. И поэт, вместо однозначного ответа (как мы помним из предшествующего стихотворения, он покончил с «лекциями и расчетами, толками о начале и конце»), предлагает множество, ограничивается догадками – ибо понимает: чем ближе мы пытаемся подступиться к точному определению «что же такое трава», тем дальше мы от него.

Быть может, - оптимистично уверяет поэт, - произрастая на почве (которая всегда «удобрена» смертью), трава – есть «флаг чувств, сотканный из зеленой материи – цвета надежды». Быть может, это божий знак – скромное напоминание о таинстве мироздания, «памятка с меткой», оброненная для нас - повсюду, дабы мы могли угадать, кому она принадлежит (совсем как женский платочек с монограммой, оброненный «случайно» в надежде, что не кто иной, как возможный любовник подымет его – и вернет обратно).

Трава есть и ребенок, беспрестанно возвращающийся из царства смерти в новую жизнь, и иероглиф, означающий равенство – ибо она одинаково произрастает средь богатых и бедных, средь чернокожих и белых. Но в первую очередь это знак происхождения живого из мертвого, не зря трава кажется поэту «прекрасными нестриженными волосами могил», жизнью, порожденной из плоти, захороненной в земле, где трава ныне растет. Уитменовская образность здесь тонка, точна, но несколько жутка: «Эта трава так темна, что… не могла возникнуть из бледно-розовых уст». Также как в предыдущем стихотворении, где язык души вонзается в сердце, - здесь трава растет из губ мертвецов, и, следовательно, «говорит». Ведь язык – голосовой орган, а Уитмен слышит голоса всюду, куда бы ни устремил взор.

Тут-то поэт впервые приходит к осознанию того, что мертвое – не молчаливо, не безголосо, что оно, напротив, постоянно общается с нами посредством новой жизни, из него же появляющейся. Ведь дабы услышать, о чем говорят умершие, нужно лишь верно «истолковать подсказки», «передать невнятную речь» «языков говорящей травы». Речь мертвых - «иероглиф, вечно один и тот же», закодированный язык, требующий старательного вслушивания, бесстрашия в истолковании – дабы полностью осознать, что «…и малейший росток есть свидетельство, что смерти на деле нет». Трава всегда вещает о жизни, но появляется постфактум смерти – стало быть, всякая смерть прекращается в момент появления новой жизни.

Таким образом - согласно уитменовскому постулату о взаимопорождении - циклическое движение от мертвого к живому доказывает, что смерть – есть не конец, а начало никогда не прекращающегося бытия, движение «вперед и вовне», которое характеризует смерть как величину не завершающую, – вопреки нашим привычным убеждениям - а непрерывную, составную часть всепоглощающей, всерастворяющей и всевозрождающей жизни. И насколько же мы счастливы – если вдуматься – родиться в такой Вселенной, где «смерть» - не более чем безобидное слово, именующее лишь один краткий миг в бесконечности существования!

Э. Ф.